Полное собрание сочинений Алексея Степановича Хомя - Страница 144

144

411

Не зная вашего адреса, пишу в Константинополь, Афины и Оксфорд. Я должен особенно заметить одно выражение в полученном мною письме: «что делает Пальмер в Афинах вместо того, чтобы следить в Англии за направлением умов к Православию, которого он был первым двигателем?»

10 Марта 1852.

412

К ПАЛЬМЕРУ: X

М. г.

Странное и непредвидимое для меня дело писать о политике. Но каждый политический вопрос имеете социальное значение; а если в него хорошенько вникнуть, то найдешь в нем и его религиозную сторону. В восточном вопросе это особенно заметно, и потому весьма понятно, что я увлекся желанием показать, как эта сторона великого политического события действует в России на немногие мыслящие умы и на неразмышляющие массы. Мне кажется, что для общественного мнения в Англии небесполезно знать настоящее положение общественного мнения в России. Я был бы очень рад, если бы удалось напечатать приложенные здесь строки в газете, или если бы можно было издать их отдельною, летучею брошюрою с Английским переводом. Первый способ был бы конечно предпочтительнее, если только найдется газета, которая приняла бы маленькую статью мою. Вы одни, да может быть еще немногие, будете, хоть отчасти, нам сочувствовать; но и вы найдете, вероятно, что выражения мои несколько — а может быть скажете вы, и очень — резки. Как бы то ни было, но я уверен, что за напечатание статьи никто не может подвергнуться неприятным последствиям, тем более, что ей могло бы предшествовать вступление с совершенным отрицанием всякого согласия в чувствах и в воззрениях с автором, но притом с заявлением требования в пользу Русского убеждения на такое же право на гласность, каким пользуются даже Китайские мнения и манифесты. Вам хорошо известно, что я говорю не официальным языком; может быть, статья моя тем и любопытна, что в ней заключается самое свободное и верное выражение тех чувств, которые преобладают во всей стране, и для которых и двор, и Петербург суть предста-

413

вители весьма недостаточные, хотя, в настоящем случае они несколько более обыкновенного сблизились с народом. Прибавлю еще несколько слов, не высказанных мною во французской статье. Условия, требуемые султаном, до крайности смешны: новое название для гарача, да право стоять свидетелем перед Магометанским судьей, для которого весь закон заключается в Коране, — действительно преимущества важные! Много бы все это способствовало в спасению Армянских Якобитов, которые были перерезаны Бедер-Ханом! Все это было бы смешно, если бы под этим не скрывалось гнусной уловки, грязного предлога придать вид законности войне против христиан.

Я настолько изучал историю, что не увлекаюсь чувством негодования на таких штукарей, каковы Россель и Пальмерстон. Макиавеллизм — изобретение не новое, и много гнусных дел увенчалось успехом; но мне жаль, что Англия сделалась орудием жалкой интриги, между тем как она, и не допуская исключительного влияния России на Восток, могла бы сыграть в современных событиях такую прекрасную роль. Как я был бы доволен, если бы узнал, что Гладстон не одобряет этой грешной и постыдной войны. *)

Я еще не имел случая известить вас, что наконец получил ваши диссертации. Позвольте мне сказать вам, что хоть я и не разделяю убеждений ваших в некоторых весьма важных статьях, однако не могу без восторга говорить о добросовестности и честности исследований ваших и о том глубоком чувстве любви к истине, которым проникнуто все сочинение ваше. По прочтении великолепной статьи вашей о семи таинствах, мне пришла в голову мысль (которой я, кажется, нигде не встречал), не послужит ли следующее разделение к изъяснению некоторых затруднений. Два высших таинства касаются отношений человека к целой Церкви; пять остальных — отношений человека к Церкви земной и к ее организму. Подвергаю это мнение вашему беспристрастному суду.

*) Недавние события: встреча султану в Лондоне, равнодушие к резне в Кандии, безучастие к Болгарам, выражения гнусной лжи и дикой свирепости в официальных донесениях некоторых из Английских консулов на Востоке (именно тех, которых правительство отличает своим особенным доверием) — все это во многом изменило бы понятия покойного автора, если б он дожил до наших дней. Пр. изд.

414

О целом сочинении надеюсь поговорить при первом удобном случае.

Но я непростительно злоупотребляю досугом вашим и вашею добротой. Вы меня простите, когда вспомните, как затруднительны для всякого Русского печатные сношения с другими народами. Не нужно прибавлять, что ежели напечатание моего французского письма окажется возможным, оно должно явиться опять без имени автора.

9 Марта 1854.

415

Письмо к г. Вильямсу

М. г.

Я очень долго не отвечал на ваше любезное и дружеское письмо, но я уверен, что вы извините мое молчание, когда узнаете, что после отъезда вашего из Москвы меня посетило чуть ли не самое ужасное горе, какое я мог когда-либо испытать: я лишился своего доброго друга и племянника Валуева.

Ум его развился конечно под моим руководством, но он ничего не утратил из той независимости и своеобразности мысли, которые одни придают умственным способностям силу и значение. Развитие его было так быстро, в нем было столько природной зрелости, такая твердость характера, что между нами скоро установилось то равенство, при котором исчезает всякое различие между учителем и учеником. Он был для меня в одно и тоже время и братом и сыном. Даже в последние годы он своею неусыпною деятельностью своим глубоким сознанием христианских обязанностей, сильнее на меня действовал, чем я когда-либо на него. А что сказать об ангельской чистоте его души, о чуткой нежности его сердца? Глубокие, многосторонние познания, независимый ум, зрелая и горячая любовь к истине, совершенное отсутствие эгоизма, всецелая преданность нравственным интересам своего отечества и еще более — всего человечества, горячая любовь к ближним, всегда готовая пособить чужому горю, смягчить всякий упрек, девственная чистота жизни и мыслей, недоступная никаким искушениям, мужественная твердость, которой не устрашила и не сокрушила бы никакая борьба — таковы были качества моего покойного друга. Я знал его привязанность ко мне, и вы можете судить, какое было для меня счастье иметь такого друга, какое горе лишиться его. Все любили и ценили, и следующие строки из письма, недавно мною полученного от одного из даровитейших наших юношей,

144